СУБЪЕКТ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ На заседании правительства 27 сентября 2002 года премьер-министр России заговорил о теоретической возможности «финансово-экономического кризиса… через пару лет», причиной которого может стать структура российского экспорта. За 8 месяцев 2002 года ВВП страны вырос на 4 процента, однако 60 процентов прироста экономики достигнуты за счет экспорта, причем две трети его составляют продажи сырьевой продукции. Поэтому премьер предложил кардинально изменить структуру экспорта и добиться за 3-4 года повышения в нем доли «товаров глубокой переработки».
Выступление премьера оказалось не только неожиданным, но и симптоматичным. Государственная поддержка несырьевого экспорта в России - вопрос не столько экономический, сколько политический. До последнего времени любые разговоры о государственной поддержке предприятий, технологии которых хотя бы на величину одного передела отличались от процессов, протекающих в скважине и в трубе, почитались за нарушение правил приличия в благородном семействе хозяев этих скважин и труб.
Цену барреля нефти на лондонской бирже знает сегодня едва ли не каждый пенсионер, а сюжеты о нефтяных, алюминиевых и лесных «войнах» по частоте, длительности и быстроте смены эпизодов превзошли детективные сериалы. Но мало кто в стране серьезно задумывается о номенклатуре и объемах конкурентоспособных товаров и услуг, не входящих в категорию сырья и продуктов его первичной переработки. Премьер говорил о государственной поддержке (но за чей счет?) несырьевого (но кто его произведет?) экспорта.
Со времен дефолта 1998 года даже самым неискушенным в экономике гражданам стало очевидно, что финансово-спекулятивная активность (как основной способ ускоренного капиталистического строительства) может обогатить лишь незначительную часть «продвинутых реформаторов» за счет обнищания «неадаптированных к рынку граждан», но никак не оздоровить экономику страны. Даже самые рьяные апологеты «невидимой руки рынка» смогли убедиться в том, что приватизация национального богатства «назначенными олигархами» имеет только один материально зримый результат: увеличение паразитарной нагрузки на производительные силы по причине непомерности аппетитов претендентов на роль творцов обещанного экономического чуда. А чудо в России и на самом деле свершилось: страна с богатейшими в мире природными ресурсами, развитым научно-промышленным потенциалом и образованным населением пять лет назад оказалась банкротом.
Обнаружилось также, что ставка на алчность как главный экономический стимул вдохновляет прежде всего «пирамидостроителей», но не позволяет проявить себя тем созидательно-творческим силам, которые в условиях прежнего (причем самого несовершенного, по утверждению «реформаторов») строя доказали свою интеллектуальную состоятельность и мировую конкурентоспособность. Поэтому и известные ученые, и перспективные молодые специалисты вместо предложенной им ценностной альтернативы равнения на рыночный спрос все чаще выбирают альтернативные страны с гарантированной оплатой их творческого труда.
Положенный в основу реформирования страны антикоммунизм не мог и не может служить ни идеологической основой общественных преобразований, ни методом технологической модернизации. Следствием использования примитивного антикоммунизма в качестве средства карьерного роста и компенсатора позитивных программ стали неадекватность понимания социально-экономических проблем и иррациональность государственной политики. Сама по себе социалистическая система хозяйствования не только не противостояла теории и практике индустриализма промышленно развитых стран, но и была одним из крайних выражений индустриальной идеологии. В своей родовой основе капитализм и социализм принадлежат к индустриальной цивилизации, в основе которой лежат «миф машин» и приспособление всей системы общественных отношений к потребностям промышленного производства. И по мере перехода западных стран к постиндустриальному развитию и знакомства россиян с реальным капитализмом, а не только с его витринами, становится все более очевидно, что проблемы современных обществ лежат за пределами дихотомии «капитализм-социализм».
Противопоставление «капитализма» и «социализма» как реально существующих социальных форм фактически сводится к противопоставлению двух форм капитализма - частного и государственного, тождественных в своем индустриализме. А суть индустриализма в том, что производственное предприятие с его потребностями выступает формирующим принципом всего общественного бытия и центром индивидуальной человеческой жизни.
Вопреки заклинаниям о «забивании последнего гвоздя в крышку гроба коммунизма» идеологам наших реформ не удалось разрушить социализм как идею и создать устойчивую политическую и экономическую систему на либеральных основах. Нынешняя правая социально-экономическая политика осуществляется под чужими левыми лозунгами, что делает всю конструкцию реформирования логически противоречивой и весьма неустойчивой.
Между тем истинный смысл новой экономики, как свидетельствует мировой опыт, заключается вовсе не в самоцельной приватизации, не во внедрении рыночных отношений в «тело» каждой производственной операции, а в смене технологического уклада, развитии наукоемкого производства и информатизации общества. Вопрос же о средствах и методах решения этой общенациональной задачи, безусловно, важный, но не определяющий. К тому же Россия -- не развивающаяся аграрная страна, задачу индустриализации она уже решила (и достаточно успешно) еще в середине минувшего века. Но в последней четверти ХХ столетия страна не смогла найти достойный ответ на исторический вызов новой экономики - экономики знаний. Иерархически выстроенная, жестко организованная индустриальная модель социализма проиграла не классическому индустриальному капитализму, а набирающему силу интеллектуальному капиталу постиндустриальных обществ.
Экономический обвал в России стал логическим следствием кризиса пределов экстенсивного роста. А неудачная попытка реформирования экономики и грубые ошибки власти лишь усугубили действие объективных предпосылок, связанных с выходом на историческую арену постиндустриальных форм организации общества и доминированием экономик, основанных на знаниях.
Целью и смыслом социально-экономических преобразований в нашей стране могут и должны быть технологическая модернизация и переход к постиндустриальным формам хозяйственной деятельности. Рыночным же механизмам принадлежит инструментальная роль в достижении этих содержательных целей, не связанных ни с идеологией, ни с социально-политическими формами организации общества.
Индустриальное общество в либеральном варианте допускает политическую демократию (хотя бы и весьма управляемую при использовании современных информационных технологий), но не оставляет места для демократии хозяйственной. Характерны нарастающее бесправие наемных работников, декоративная роль наших нынешних профсоюзов и положение «среднего класса», безжалостно выбрасываемого за пределы экономической жизни при финансовых кризисах, монополистические тенденции крупного капитала, экономически контролирующего политическую власть.
Основная угроза продуктивно-творческим силам нашего общества исходит не от авторитарной или либеральной государственности, не от идей ренационализации или дальнейшей приватизации, а от соединения политической и экономической власти в руках единой олигархии, при любом общественном устройстве реализующей себя как диктатура. Мы уже стали свидетелями приватизации самой власти и избирательных механизмов.
Причины сегодняшней политической и экономической пассивности основной массы населения связаны с тем, что поддержанные обществом меры по устранению из экономической жизни обезличенности и уравнительности трансформировались в резкую социальную поляризацию, не воспринимаемую массовым сознанием. Произошла дискредитация элементарных норм пристойности в перераспределении собственности и организации предпринимательства, что вызвало массовое ощущение несправедливости и чувство апатии.
Подобные тенденции вряд ли могут внушать оптимизм относительно перспектив социально-экономического развития страны.
Исторически сложилось так, что наиболее качественный интеллектуально-кадровый потенциал России сконцентрировался в оборонно-промышленном комплексе (ОПК). Гипертрофированная милитаризация советской экономики объективно выдвигала крупномасштабную конверсию на роль ведущего направления экономического реформирования. Однако вместо трансформации военно-промышленной мощи страны в источник ее экономического развития произошло примитивное «освобождение» от государственного контроля низкокачественного в технологическом и интеллектуально-кадровом отношении гражданского сектора. Рыночные идеи были поставлены на службу корыстным интересам новых собственников, не отягощенных ни производственно-технологическим опытом, ни трудовой аскезой, ни веберовской этикой, и это привело к формированию примитивной и криминальной экономической среды. Но без ввода в действие качественных ресурсов ОПК другого результата трудно было и ожидать.
Приватизация за бесценок значительной части госпредприятий финансово-спекулятивным капиталом, не вложившим и не намеревавшимся вкладывать средства в развитие технологий, не способствовала повышению рыночного спроса на НИОКР и появлению альтернативных государству источников финансирования. Новая политическая и бизнес-элита не поддержала ни одного нового крупного научно-технического проекта, а старые пустила на самотек. Для извлечения прибыли из оружейного экспорта новым хозяевам экономики оказалось достаточным просто паразитировать на имевшемся технологическом заделе и государственных инвестициях.
Так был упущен исторический шанс по превращению накопленного в ОПК потенциала в источник технологической модернизации экономики России.
Действовавший после дефолта эффект девальвации рубля довольно долго стимулировал производственную активность отечественной промышленности. Благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура позволяла решить тактические проблемы формирования и исполнения федерального бюджета и выплаты внешних долгов. Но сезон полившихся на Россию нефтедолларовых дождей в любой момент может смениться длительной засухой, а между тем стратегические проблемы остались нерешенными. Разрушаются созданная прежними поколениями промышленная база, инфраструктура экономики страны и жизнедеятельности населения. По данным Мирового банка, Россия скатилась на 58 место (из 75 оцененных стран) по показателю конкурентоспособности и к 2005 году может опуститься еще ниже, на 63 место.
При этом связанные с высокотехнологичным оборонным производством специалисты видят основную проблему нынешнего ОПК не столько даже в плачевном состоянии его производственных мощностей, сколько в резком ослаблении кадрового и интеллектуального потенциала. Ведь для строительства цехов и приобретения новых технологий достаточно простого привлечения финансовых ресурсов, а для формирования корпуса квалифицированных кадров необходимы долгосрочные инвестиции в образование и десятилетия на их «выращивание».
К сожалению, и новая группа бюрократии, пришедшая к управлению страной в 2000 году, продолжила линию на приоритетное обеспечение приближенных к власти финансовых групп экономическими и юридическими возможностями по извлечению прибыли из деградации научно-промышленного комплекса. Появились и некоторые новые моменты. Слабо регламентированный институт интеллектуальной собственности стал использоваться в качестве дополнительного средства передела собственности материальной. Под лозунгом «исправления» допущенных ранее «несправедливостей» по отношению к простодушному государству начата компания по «инвентаризации результатов бюджетных НИОКР» и административному оцениванию конструкторско-технологической документации в качестве «нематериальных активов». Реальные же проблемы ОПК и высокотехнологичных предприятий в результате навязчивого внимания бюрократии к возможностям отчуждения и коммерческой реализации ценных знаний не решаются. Зато в полной мере дискредитируется сам институт интеллектуальной собственности. Многие государственные институты и конструкторские бюро влачат сегодня жалкое существование, и это прямое следствие неквалифицированного менеджмента при отсутствии внятной политики государства, считающегося их главным собственником. Единственным рациональным действием рачительного собственника в данной ситуации было бы не проведение инвентаризации результатов НИОКР с фискальной направленностью, а осуществление технологического аудита с комплексной оценкой интеллектуальных ресурсов НИИ и КБ, капитализацией их коммерческого потенциала и содействием в рыночной реализации ценных знаний. Но занятие это сложное, долгое и не предполагающее быстрого перераспределения материальных ценностей, а потому для нынешнего чиновничества малоинтересное. Но другого пути эффективного участия государства в решении проблем активизации интеллектуального потенциала пока не просматривается.
Способ экономического развития за счет форсированного потребления массовых низкоуровневых ресурсов ведет страну в тупик с неизбежным финалом углублением экономического, сырьевого, экологического и социального кризиса. Экономика, построенная на низком включении интеллекта в структуру добавленной стоимости, не только обладает большой инерцией, но и выдавливает оставшиеся «мозги» из реального сектора.
Сырьевая ориентация экономики страны, а также связанное с работой добывающей промышленности разрушение окружающей среды и истощение природных ресурсов порождают массу проблем. При этом обнаруживается неадекватность макроэкономических показателей задачам ориентации России в глобальном социально-экономическом и научно-технологическом пространстве. Так, при определении величины ВВП не учитывается истощение природных ресурсов по мере их использования. Представления о природных ресурсах как о неограниченном «бесплатном товаре» с соответствующими моделями технической эксплуатации окружающей среды обладают трудно преодолеваемой инерцией, поскольку замыкаются на реальный интерес в экспорте природных ресурсов.
Осознание пределов экономического роста и исчерпаемости природных ресурсов развилось в мировую тенденцию энергосбережения, снижения потребления энергоресурсов, уменьшения сырьевого сектора и доли сырья в промышленной продукции. В России же взят курс на приоритетное развитие сырьевых отраслей с закономерным свертыванием наукоемких и высокотехнологичных производств. Наиболее ценный и дефицитный в современном мире интеллектуально-творческий ресурс оказался избыточным для «передовой» теории и практики монетарного регулирования экономики, оценен экспортно-сырьевой олигархией как «непроизводительный» в рамках общей стратегии уменьшения «издержек».
Закономерным результатом этой стратегии стали «утечка мозгов», массовая переквалификация «инженеров в брокеров», деинтеллектуализация производства и потеря перспектив научно-технического развития. Подобная «модернизация» промышленности приводит к лишению национальной экономики главной производительной силы современных обществ - профессиональных кадров и интеллектуального ядра. Они вынужденно превратились в социальных маргиналов и обслугу при классе «трудящихся финансовых и фондовых рынков». На кого же тогда опереться в решении задачи повышения конкурентоспособности национальной промышленности и улучшения структуры экспорта? Это для превращения специалиста в «челнока» и лоточника не требуется времени и мощных государственных усилий. Обратная задача не имеет такого легкого решения, если имеет его вообще.
По мере ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры на сырьевых рынках политическим истеблишментом все острее стала осознаваться необходимость перехода к стратегии экономического оста, что нашло свое концентрированное выражение в предложении президента ставить и решать «амбициозные экономические задачи». Правительство, однако, спокойно отреагировало в том духе, что «от добра добра не ищут», а в результате ускорения можно и «постромки порвать». На том, кажется, и остановились.
Многие усмотрели в этом политическом сюжете прежде всего некие межличностные конфликты, но видна в нем и объективная закономерность. Поскольку любое правительство -- это управляющий делами господствующего экономического класса, то позиция премьера вполне логична. Именно интересы правящей экспортно-сырьевой олигархии воспроизводятся нынешним социально-экономическим курсом наиболее адекватным и последовательным образом: доминирующие в экономике и политике сырьевые компании получают сегодня основную прибыль от форсированного потребления низкоуровневых (по технологической шкале) ресурсов России. Поэтому сохранение политического и экономического статус-кво - в интересах именно этой господствующей в стране социальной силы.
Ведь переход к активной научно-промышленной политике неизбежно заставит искать финансовые ресурсы для инвестирования в технологическую модернизацию национальной экономики. А это нарушит статус-кво, что чревато серьезным конфликтом государственного руководства с нынешними хозяевами жизни. Политически же слабые силы «новой экономики» могут оказать правительству только морально-политическую поддержку в вопросе создания механизма перетока финансовых ресурсов в развитие высокотехнологичных и наукоемких производств, так что и любовь нашего «Белого дома» к сфере высоких технологий остается платонической, а позиция политического класса по отношению к данной проблеме - двойственной.
Позиция государства как главного предъявителя спроса на высокие технологии и единственного социального института, способного изменить положение дел с развитием научно-технической сферы, имеет особое значение в решении проблемы эффективного встраивания ОПК в нынешнюю социально-экономическую реальность. Но этого пока не происходит. Растранжирив две трети национального богатства, государство уподобилось королю Лиру, уповающему на «патриотическую сознательность» новых собственников.
Проекты документов по промышленной политике еще только разрабатываются, а сомнения в ее необходимости и в целесообразности государственной поддержки наукоемкого сектора экономики уже тиражируются в средствах массовой информации. Вновь пускаются в ход аргументы о «невидимой руке» рынка и нецелесообразности нарушения естественного хода экономической жизни. При этом в силу лукавого умысла или экономического дальтонизма упускается из виду то, что рыночная сила была, есть и будет концентрированно выраженным стремлением к богатству и его символам (не менее, но и не более того!); что основным потребителем наукоемких технологий и техники, самым крупным собственником наукоемкого производства было и остается государство; что без его поддержки невозможно продвижение на мировые рынки не только военной техники, но и наукоемкой продукции.
Насколько названные обстоятельства существуют как объективная реальность, настолько неверны заключения официозных экономистов о том, что определение точек экономического роста лежит вне сферы интересов, прерогатив и профессионально-технологических возможностей государства. На практике разговоры о «невидимой руке» преследует цель недопущения какого-либо перераспределения национальных ресурсов в пользу высокотехнологичного сектора и превращения их в инвестиции. Мотив очевиден: капитализируемые таким образом финансовые потоки достаточно сложно увести из бюджета через оффшоры за пределы страны.
Становится все более очевидным, что эффективное использование российского научно-технического и интеллектуального потенциала путем перехода к инновационной стратегии развития практически невозможно при дальнейшем сохранении «неприкасаемости» сложившихся политических и экономических элит.
У контролирующей власть экспортно-сырьевой олигархии до последнего времени не обнаруживалось склонностей даже к минимальным жертвам во имя чего-либо, лежащего за пределами их личных и корпоративных интересов. Поэтому сигнал из правительства о возможностях перераспределения ресурсов сильных в пользу слабых симптоматичен, хотя и во многом непонятен. Это молчаливое признание того, что императивом прогрессивного развития российского общества может и должна быть не «борьба с коммунизмом», а современная научно-промышленная политика, сколь бы мало ни благоприятствовала ее разработке и реализации социально-экономическая и политическая ситуация в стране. Переориентация экономического курса на стимулирование инноваций невозможна без соответствующей социальной политики, обеспечивающей формирование продуктивно-творческого человека как главного ресурса современной экономики. Но такая переориентация должна сопровождаться масштабными программами образования и государственными капиталовложениями в информационно-технологическую инфраструктуру.
В конечном же счете не следует ждать никаких чудес от экономических реформ до тех пор, пока результаты преобразований не выведут на верхние ступени социальной иерархии созидательно-творческие силы. Только они в состоянии сформировать прогрессивный вектор развития страны и увлечь за собой активную часть общества. Без решения этой социально-политической и культурной задачи не помогут ни законы, ни институты, ни механизмы, ни Бог, ни царь и ни герой.