ДЕМОКРАТИЯ И БЕЗОПАСНОСТЬ СТРАНЫ
Июль 1989 года
об авторе
РУБАНОВ Владимир Арсентьевич, начальник отдела Научно-исследовательского института КГБ СССР
ДЕМОКРАТИЯ И БЕЗОПАСНОСТЬ СТРАНЫ

1. КУЛЬТ НАСИЛИЯ: ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Включение в политический процесс широких народных масс, организационное оформление общественных движений и инициатив наполняют демократизацию реальным содержанием. При этом политические отношения усложняются, решение проблем управления обществом приобретает порой конфликтный характер. В частности, развертывание общественных инициатив наталкивается на различные препоны и препятствия. Все чаще противоречия возникают не только на социально-экономической, но и на культурно-идеологической почве. Современная жизнь остро, на наш взгляд, поставила вопрос о политической культуре и пределах демократизации общественных отношений, нормах демократии и способах их реализации. Понятно, что низкая политическая культура не только не позволяет воспользоваться неоспоримыми достоинствами демократии, но сплошь и рядом обусловливает проявление ее издержек. В этих условиях приобретает принципиальное значение правильное понимание соотношения между демократией и безопасностью страны. Именно на основе такого понимания будет, на наш взгляд, формироваться принципиально новая политическая культура, без которой трудно себе представить демократическое развитие.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА. Понятие политической культуры вошло в научный оборот в 50-е годы и некоторое время развивалось за пределами марксистского обществоведения, хотя именно марксизм внес решающий вклад в разработку методологических основ изучения политического сознания и его связи с политическим действием. Значение политического опыта в жизни людей ярко выражено Марксом в известной формуле: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 8, стр. 119). В современной трактовке важнейшим элементом политической культуры является зафиксированная в законах, обычаях и общественном сознании «память» о прошлом как общества в целом, так и его отдельных элементов, в первую очередь классов и социальных групп.

С этой точки зрения участившиеся высказывания об отсутствии отечественной политической культуры представляются неточными. Культура-то есть. Другое дело, что в ней запечатлен антидемократический опыт, отклоняющийся в сторону от закономерного пути развития цивилизации. Избыток скверных догм, юридической казуистики иного пути архаичных политических обычаев, инерция определенным образом ориентированного общественного сознания, прямолинейность и конфликтность политического поведения выступают сегодня тем кошмаром, от которого не могут избавиться даже умы многих горячих сторонников революционного обновления страны

Поэтому сложившуюся ситуацию целесообразно оценивать не пренебрежительно-скептически, констатируя отсутствие политической культуры, а диалектически, признавая инерционность антидемократических традиций, вскрывая противоречия имеющихся представлений и стереотипов поведения с духом политических реформ, определяя и создавая средства их разрешения в самом демократическом процессе. Его начало убеждает, что нашу новую историю приходится писать отнюдь не на чистом листе бумаги.

Из сказанного следует, что политическая культура, будучи связана с политической системой и общей культурой, не тождественна ни тому, ни другому. Вместе с тем она оказывается важным звеном, которое соединяет (или может соединить) политическую реформу с решением задач духовного возрождения советского общества.

Исследование сложившейся в стране политической культуры - актуальнейшая, на наш взгляд, задача, поскольку характер и темпы реформ должны учитывать необходимость приспособления к наличным политическим и духовным ценностям. Не претендуя на глубокий анализ нашей политической культуры, обратим внимание лишь на некоторые существенные ее стороны, влияющие на динамику связей между демократией и безопасностью страны.

Любая политическая культура обладает более или менее выраженной фрагментарностью, о которой можно судить по отсутствию согласия участников политического процесса относительно общественного и государственного устройства. В соответствии с классическими теориями эти фрагменты (политические субкультуры) воспроизводят в духовной сфере классовую структуру общества, вполне определенным образом ориентируясь относительно идеологии господствующего класса. Возникает соблазн также просто вычленить компоненты и нашей политической культуры. Однако марксистский подход не дает оснований для упрощенного понимания классов как некоей социальной однородности, без учета внутриклассовой дифференциации социальных групп, сопровождающейся политическим оформлением собственных специфических интересов. При уяснении проблемы политического господства класса нельзя упускать из виду того обстоятельства, что государственный механизм находится в руках не всего класса, а вполне определенной группы людей. Насколько велика разница между номинальным и реальным политическим господством, отчетливо видно на примере сталинского режима: можно ли всю силу сталинизма считать проявлением политической культуры господствующего рабочего класса? Очевидно, что нет. При упрощенном взгляде на класс как некий монолит невозможно объяснить многие факты истории последних десятилетий.

В чем особенности сложившейся к началу перестройки политической культуры? Представляется, что, несмотря на различия между традиционно определяемыми классами, объединяют их гораздо более существенные обстоятельства: отчужденность от средств производства, власти, распределения общественного богатства, одинаково низкий уровень материального благополучия и политической информированности.
Действительно, что делить между собой по большому политическому счету трудящейся части общества? Между тем социальная напряженность нарастает. Развитие политического процесса в стране за период перестройки отчетливо показывает, что противоречия в советском обществе носят чаще всего не межклассовый, а внутриклассовый характер и вызываются бюрократическими извращениями государственной политики, ее антидемократическими традициями. По отношению к основной массе рабочего класса, крестьянства и интеллигенции аппарат власти длительное время выступал (а пока еще и продолжает выступать) как контролирующая и опекающая инстанция. Более того, нарастающая гражданская активность высвечивает склонность и способность бюрократического аппарата власти выступать в качестве конкурента нашего общества.

В таких политико-правовых условиях социальный статус и материальное положение любого человека перестают быть связанными с его классовой принадлежностью и начинают зависеть прежде всего от характера отношений с административно-командной системой. Это, разумеется, находит отражение в политической культуре. В самом деле, между представлениями о социализме и социальной справедливости столичного водителя персонального автомобиля и шофера рейсового автобуса в сельской глубинке могут оказаться такие глубокие расхождения, которые в принципе не могут возник- путь между талантливым ученым и умелым ремесленником.

Все это дает основания выделить в сложившейся политической культуре прежде всего два существенно различающихся фрагмента: государственно-политическую и общественно-политическую субкультуры. На наш взгляд, это разделение доминирует не только над социально-классовой, но и над национально-этнической фрагментарностью. Сама жизнь показывает, что общественные организации разных союзных республик оказываются более способными к конструктивному взаимодействию, чем администрация и партком предприятия к диалогу со своими неформальными группами.

ГОСУДАРСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБКУЛЬТУРА. Эта субкультура формировалась в нашей стране как результат и условие функционирования административно-командной системы. А поскольку система эта явилась институированной формой узурпации политической власти определенной группой от имени всех трудящихся, то маскировка истинного положения в стране с необходимостью определила устойчивое отношение аппарата власти к информации и средствам массовой коммуникации, манеру социального и политического общения. Отсюда монополизация его права на информацию и тотальный контроль за печатью, радио, телевидением. Непрепарированные сведения становятся привилегией узкой группы управленцев, а неосведомленность граждан - жизненно важным для административно-командной системы условием реализации в скрытой форме ее политического интереса. Однако неоправданная секретность и отсутствие нормальных каналов обратной связи приводят к искажениям содержания информации, и в конечном итоге выяснилось, что «мы не знаем общества, в котором живем».

В таких условиях нельзя рассчитывать на рациональное политическое мышление аппарата власти. Даже благотворные процессы гласности не позволяют преодолеть дефекты этого мышления, суть которого - метафизичность и догматизм, неспособность определять и разрешать общественные противоречия, установка на приоритет принципа (а точнее, закостеневших стереотипов) над любым непреложным фактом, инструкции над самой жизнью. Так что название панегирика в адрес административно-командной системы «Не могу поступаться принципами», весь его пафос, направленный на приписывание номинальных ценностей социализма прямо противоположным реалиям жизни страны, представляется вполне закономерным. Это дает основания для квалификации идейно-теоретических основ государственно-политической субкультуры как бюрократического иррационализма.

Именно бюрократический иррационализм порождает представления о человеке как винтике государственной машины и тем самым уводит данную субкультуру далеко в сторону от нормального движения цивилизации к общегуманистическим идеалам, Именно отсюда проистекают пренебрежение мировым политическим опытом, уничижительные оценки «прогнивших западных демократий» и «парламентской говорильни», Собственные же первые шаги по овладению демократическими институтами показывают, как нелегко постигается культура парламентаризма ее вчерашними критиками.

Весьма своеобразны в такого рода субкультуре роль и место общественных наук и политического образования, которым длительное время отводилась функция не истинного основания, а лишь, последующего обоснования принятых без научной проработки политических решений, Сложившуюся с политологией ситуацию точнее всего, пожалуй, выражает высказывание, приписываемое пророку Магомету: «Если наука повторяет Коран- она бесполезна, если наука противоречит Корану - она вредна». Полная бесконфликтность политической науки в отношениях с практикой, откровенная апологетика социальной действительности сформировали лик «идейной чистоты» политического знания, превратившегося, по сути, в догматическую веру. Для культивирования политической веры обществоведы фактически переквалифицировались B «попов марксистского прихода», рассматривающих политическое образование как средство воспитания политического послушания аппарату власти, все более отрывавшемуся от общества.

Подобная государственно-политическая субкультура в итоге теряет способность к самокритике и духовному обновлению, превращается в некое образование, не обладающее гибкостью, способное скорее рассыпаться, как стекло, под давлением социальных изменений, нежели принять форму, адекватную новым политическим реальностям. Духовная косность административно-командной системы обладает ярко выраженной антидемократической направленностью.

Все эти характеристики государственно-политической субкультуры, сложившейся к началу перестройки, легко обнаруживаются в процессе революционного обновления общества. Они соотносимы с самой административно-командной системой как своим наиболее представительным интегральным носителем. Это, однако, не дает оснований идентифицировать политическую культуру каждого отдельного представителя партийно-государственных органов с рассматриваемым образованием. Вне такого существенного уточнения невозможно понять духовную природу инициативы перестройки «сверху», правильно оценить роль профессиональных политиков в формировании демократической политической культуры в ходе происходящих общественных преобразований.

ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБКУЛЬТУРА. Это, если можно так выразиться, гражданское отражение административно-командной системы. Информационная монополия государства и неразвитость общественных коммуникаций сформировали «культ секретности» даже в тех сферах жизни общества, которые не затрагивают государственных интересов. Неутоленный голод на информацию при одновременной неготовности многих людей к ее рациональному восприятию приводит к тому, что развитие гласности сопровождается не только быстрым наращиванием политических знаний, но и болезненными реакциями общественного мнения на травмирующие сведения, их психологическим отторжением. Низкая информационная культура граждан отягощается их стойким предубеждением к официальным сообщениям, склонностью к некритическому восприятию и быстрому распространению слухов. Этот феномен, порожденный административным насилием над информационными процессами, оказывает сильнейшее воздействие на общественное мнение в период обострения социальных конфликтов.

Бюрократический иррационализм политического мышления проявляется в общественной жизни через догматическое насаждение выгодного административной системе идеологического единомыслия. Но оно закономерно порождает тайное инакомыслие! В условиях же политической несвободы инакомыслие приобретает конфронтационный по отношению к официальным взглядам характер. Однако несвободная гражданская мысль оказывается так же малоприспособленной к непредвзятому политическому диалогу, как и официально внушаемая. В ней недостает разумного интеллектуального пространства для диалектического соединения противоположностей и теоретического снятия реально существующих в жизни противоречий. В мысли, логика которой построена по принципу «или-или, а все остальное от лукавого», столь же мало разумного, как и в бюрократическом иррационализме. Административно творимые мифы о «верных ленинцах» и «политических чудотворцах» сменяются устным народным творчеством о «мафиях», «масонах» и «народных заступниках», упованиями на законы, которыми народу будут дарованы к определенной дате и демократия, и правовое государство. Плюрализм мнений с такой интеллектуальной патологией нередко проявляется как возможность безапелляционного отрицания любой другой точки зрения, кроме своей собственной, а интеллектуальная свобода нередко воспринимается как свобода зажимания рта всем несогласным.

Неприятие общественно-политической субкультурой традиций сталинизма и их застойной модификации толкает граждан к поиску альтернативных образцов социальной организации. Этот поиск идет в широком диапазоне как исторического времени, так и социального пространства. Однако он постоянно наталкивается на догматические представления о социалистичности тех или иных моделей гражданского либо государственного поведения. При этом антиподом общественного творчества чаще всего выступает не бюрократия, а произведенная ею субкультура, проявляющая себя как внеличностная сила. Неприятие конструктивных идей по признаку их «зарубежного» или «дореволюционного» происхождения сопровождается обвинениями в «подбрасывании чуждых образцов», «подрывных устремлениях», Ответные обвинения в «сталинизме», приверженности к «казарменному социализму» придают здоровому в целом процессу обогащения политической культуры патологическую «ярлычную» окраску.

Критика «буржуазных теорий» не создает, конечно, собственного позитивного знания. В результате даже проведение окружного предвыборного собрания оказывается непосильной интеллектуальной нагрузкой как для обучающихся демократии, так и для претендентов на роль учителей, Сама жизнь убедительно показала, что полученное значительным числом граждан политическое образование пригодно для социальной демагогии, но неприемлемо для принятия элементарных решений даже в простых политических ситуациях. В этом - одна из наиболее существенных слабостей общественно-политической субкультуры, не позволяющая грамотно и конструктивно оформить многие ценные по замыслу социальные инициативы.

Практика огосударствления общественных движений и организаций пока не позволила им овладеть эффективным политическим инструментарием. А потому общественно-политическая субкультура зачастую проявляется в виде импровизаций, склонности к насильственным действиям, спонтанности социальных инициатив. Это с очевидностью демонстрируют социальные конфликты времен перестройки, Многие самодеятельные общественные движения проявляют организационно-политическую незрелость либо пораженность бюрократизмом, что вполне закономерно, поскольку до последнего времени люди имели перед собой образцы только бюрократической техники и только административной технологии. Но, несмотря на многие издержки организационного и процедурного характера, развитие общественно-политической субкультуры идет быстрым темпом. Зреют масштабные социальные силы революционного обновления страны.

Похоже, что при всех издержках неформальные организации, политические клубы, инициативные группы, комитеты самоуправления и т. п. могут играть роль своего рода лабораторий по выработке общественностью собственных образцов политической организации и политического поведения подлинно демократического типа. Растущий динамизм общественного сознания, демонстрация общественностью значительного демократического потенциала на фоне неповоротливости официальных государственных органов и организаций дали М. С. Горбачеву основание для констатации на апрельском Пленуме ЦК КПСС, что «по существу мы имеем дело со здоровым конструктивным процессом - с широкой политизацией масс, с выходом на арену общественной деятельности новых и новых миллионов людей, многие из которых еще недавно были довольно далеки от политики или вообще не проявляли к ней никакого интереса и внимания».

Предпринятый выше схематичный анализ государственной и общественной составляющих политической культуры позволяет, как представляется, сделать следующий вывод: вскрытие и определение путей разрешения противоречий между государственно-политической и общественно-политической субкультурами формирует идейно-теоретическую основу духовного развития страны на пути ее революционного обновления, способствует преодолению главного из сегодняшних дефицитов - дефицита доверия между гражданами и аппаратом власти.

Советское общество приобрело горький опыт, пожав плоды отхода от гуманистических и общечеловеческих идеалов, утраты личностного начала в общественной жизни, социальной апатии и конформизма, некритического упоения некоторыми реальными достижениями. Однако именно этот опыт дает определенные духовные гарантии от скатывания назад, направляет энергию масс на доведение до конца реформы политической системы. Вместе с тем четкого научного представления о целях общественного движения и эффективных средствах их достижения у большинства граждан пока нет. Это свидетельствует об исторической необходимости общественного авангарда, реальным претендентом на роль которого может быть сегодня только КПСС. То обстоятельство, что партия сама нуждается в демократической перестройке (а этот процесс могут стимулировать различные общественные движения и инициативы), не отменяет объективности указанной политической реальности по существу. Верно, что демократический потенциал связан прежде всего с развитием общественно-политической субкультуры. Но верно и другое: тот арсенал политических средств, с которым советское общество пришло к перестройке, дает возможность говорить о его политической культуре как о демократии эмоций, которой еще очень далеко до демократии разума.



II. ДЕМОКРАТИЯ - ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОСНОВА БЕЗОПАСНОСТИ СТАНЫ

Борьба за идейное влияние, выбор социальных ориентаций, законодательные установления и организационные механизмы продвижения к политической власти выдвигают на первый план вопрос о жизненно важных интересах и самосохранении определенных социальных сил. Это подводит к необходимости раскрыть такую «фигуру умолчания», как система обеспечения безопасности страны. Если до последнего времени проблема безопасности связывалась главным образом с международными отношениями СССР, то трагические события в некоторых регионах страны и судьба отдельных юридических нововведений в вопросах уголовной ответственности за государственные преступления напомнили о ее внутриполитических основах, а также о том обстоятельстве, что «внешняя политика начинается дома».

Совершенно очевидно, что проблема безопасности страны по-разному отражается и воспроизводится в общественно-политической и государственно-политической субкультурах. Вполне естественно, что с объектом обеспечения безопасности каждый из носителей той или иной субкультуры идентифицирует прежде всего самого себя. Теоретическая неразработанность понятия «безопасность страны», его юридическая неоформленность в немалой степени поляризуют политические эмоции и блокируют политический разум в пунктах, требующих спокойного диалога и склонности к осознанному компромиссу.

Аппарат власти - это, несомненно, активный участник политического процесса, а следовательно, и общественная сила. И поскольку политика дело небезопасное. государство, равно как и представляющий его аппарат власти, имеет полное право на свою защиту и самозащиту. А что означает на практике реализация такого права? Получение известной степени свободы поведения в определенном социальном пространстве. Юридически выгородить себе это пространство можно путем законодательных запретов для других на доступ к информации, совершение некоторых политических действий и т. д. И если начинает оберегать свою безопасность государство, то запретительная практика распространяется на общество. Поэтому гражданские права и свободы, независимая общественная деятельность постоянно сопровождаются оговорками типа: «если это не является государственной и военной тайной», «если это не может быть использовано в ущерб государственной безопасности», «если это не противоречит жизненно важным интересам государства». И это нормальная политическая практика.

Таким образом, институты государственной безопасности могут выступать политико-правовыми ограничителями демократии. Речь пока не идет о том, в каких формах и кто должен это делать. Уже было сказано, что государство имеет право на самозащиту, и никто не подвергает его сомнению. Вопрос ставится в плоскости установления связи между демократией и государственной безопасностью. Она же представляется настолько сильной, что имеются все основания перефразировать общеизвестный афоризм следующим образом: «Скажи мне о системе государственной безопасности в стране, и я скажу, какая в ней демократия».

В своем выступлении на пленуме ЦК Компартии Грузии 14 апреля 1989 года в связи с известными трагическими событиями в Тбилиси Э. А. Шеварднадзе заявил, что «демократия вне самодисциплины суть анархия, а свобода без ответственности - самоубийственна». Он говорил также о необходимости у любого, даже самого широкого народного движения внутренних и внешних ограничителей, выход за пределы которых, подобно реке в паводок, грозит всеразрушающим разгулом стихии. Справедливая и образная постановка проблемы. Но является ли строительство берегов для демократии прерогативой аппарата власти? Нет, определение и установление внешних границ и внутренних норм демократии, форм реализации государственности - это задача самой демократии.

БЕЗОПАСНОСТЬ ГОСУДАРСТВА. Еще раз подчеркнём, что обеспечение государственной безопасности - это необходимость, поскольку без самосохранения и нормальных условий внешнего и внутреннего существования государство не в состоянии выполнить и своей общественной функции. Но что значит обеспечить государственную безопасность? На наш взгляд, мера безопасности государства определяется в его отношениях с теми социальными образованиями и институтами, которые порождают и выражают в системе общественных отношений политические проблемы.

Государство, как известно, продукт классового общества и выступает средством удержания господствующим классом своей политической власти. Поддержание соответствующей данному общественному строю системы принципиально значимых для него классовых отношений является непременным условием сохранения государством его социальной природы, исторического типа. Это дает основание выделить в качестве важнейшего параметра государственной безопасности политическую принципиальность вырабатываемого и реализуемого курса.

Внешний признак государственности - это граница. Ее нерушимость входит в содержание всех определений государственной безопасности, поэтому данное обстоятельство не требует какого-либо дополнительного пояснения.

Государство выступает средством разрешения общественных противоречий, политическим компенсатором социальной борьбы. Ограничивая или смягчая политические столкновения в обществе, государство выступает центром его консолидации на достижение совместных целей. В этом суть реализации государством политической власти. Без центра политического тяготения общественных сил нет и гражданского политически стабильного общества. Двоевластие и безвластие пагубны для государства. Таким образом, его существование невозможно вне проведения курса на укрепление политического централизма.

Для реализации своих функций государство должно обладать не только полнотой политической власти, но и материальными средствами воздействия на общественные отношения. Иными словами, оно должно выступать собственником либо органом перераспределения определенных материальных ресурсов для претворения в жизнь политических, военных, экономических и социальных программ. Материальные возможности государства традиционно определяются понятием его могущества, которое выступает важнейшим показателем государственной безопасности.

Правопорядок - это императив взаимодействия государства и общества, его гражданская мера. Его невозможно достичь без активной законодательной деятельности государства, без включения законов в ткань общественных отношений в качестве норм права. Как участник правоотношений, государство заинтересовано в решении политических проблем стабильно работающими юридическими средствами. Значит, законность также следует рассматривать как существенный параметр государственности.

Для утверждения национального суверенитета минимально необходимой является способность государства распространять политическую власть на определенной территории. Отсюда, естественно, вытекает требование территориальной целостности как важной характеристики государственной безопасности.

В конечном счете сохранение государством своей качественной определенности в классовом, внешнеполитическом, властном, экономическом, юридическом и национальном отношениях предопределяет его политическую стабильность как важнейший интегральный параметр безопасности.

Представленное содержательное рассмотрение понятия «безопасность государства» дает основание для вывода, что им не покрываются жизненно важные условия существования гражданского общества. Более того, сверхзащищенность государства в его отношениях со своими гражданами выявила не только отсутствие тождественности этих понятий, но и их существенное противополагание.

БЕЗОПАСНОСТЬ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА. Дифференциация общества порождает различия в социальном положении групп граждан, специфику реализации ими отношений собственности, участия в государственном управлении, производстве и потреблении общественного продукта, пользовании духовными ценностями. Очевидно, что полного социального равенства людей обеспечить невозможно, такое положение противоречит самой природе вещей. Утопические идеи уравнительности дорого обошлись нашему обществу, потому что попытки ликвидации определенных социальных групп «как классов» ведут к разрушению социального организма вместо достижения вожделенной «социальной однородности». Зависимость общественного и материального положения человека от его трудового вклада и участия в решении коллективных и общенародных задач позволяет выделить в качестве условия безопасности общества социальную справедливость.

Печальный опыт предыдущего развития поставил на повестку дня проблему прав граждан и общества в целом во взаимоотношениях с государством. Нередко понятия закона и права отождествляются, и построение правового государства представляется как написание по каждому поводу законов для обязательного выполнения. Законность - условие необходимое, но недостаточное для подлинно правовой организации жизни общества, так как закон может не только утверждать справедливые общественные отношения, но и юридически освящать произвол. Ведь и пресловутые «тройки», и расстрелы малолетних детей «врагов народа» имели под собой соответствующую юридическую основу. Поэтому суть правового государства не только и не столько в наличии законов и их исполнении, сколько в правоспособности гражданского общества выражать свою волю в законодательной форме, участвовать в разработке государственной политики и контроле за ее проведением. В этом залог общественной безопасности, гарантия от произвола государственных органов.

Совершенно очевидно, что невозможно решить проблемы безопасности гражданского общества при неразвитой или подорванной материальной основе его существования. Политическая свобода, как известно, невозможна без свободы экономической. Это обстоятельство дает основание для выделения экономического благополучия граждан в качестве жизненно важного общественного интереса.

Общественные интересы требуют своего выражения, политического оформления и продвижения до уровня государственных решений. В условиях многообразия интересов нормальное общественное развитие немыслимо без демократического плюрализма.

Исторический опыт свидетельствует, что замыкание страны в узких национальных рамках ведет не к сохранению, а к оскудению богатств общества, к деградации его социальных качеств, утрате духовных ценностей с потерей приоритета даже «в области балета». Деформированность общественных отношений порождает проблему социальных конфликтов и развития центробежных тенденций, негативных политических процессов. Попытки ограждения неблагополучного общества от «чужестранных поветрий» лишь усугубляют положение дел.

Таким образом, важнейшее условие и индикатор безопасности гражданского общества - это его открытость для внешнего общения и свободного внутреннего взаимодействия граждан при решении всех вопросов, в том числе и входящих в сферу «высокой» политики.

Общество состоит из граждан, но оно не сводимо к их простой сумме, а представляет собой социальную целостность. Юридические связи людей со своим государством отнюдь не в полной мере отражают и выражают целостность гражданского общества как явления исторического, как национального образования. Именно национальная определенность гражданского общества с его глубокими историческими корнями делает его народом, крепко связанным со своей Отчизной множеством социальных и духовных нитей. Здесь источник патриотизма по отношению к своей единственной Родине. А без массового патриотизма общество теряет свою целостность, утрачивает сплачивающую людей национальную идею и становится рыхлым образованием со значительными центробежными тенденциями.

Естественно, что, если мы хотим разработать конкретные меры обеспечения общественной безопасности, отмеченные ее параметры требуется согласовать друг с другом, взаимоопределить одну характеристику через другую. Например, требуют соразмерности правоспособность граждан и демократический плюрализм, поскольку большинство не всегда бывает правым, а правотворческий процесс может вступить в противоречие с демократическими тенденциями. Иными словами, большое значение имеет вопрос о целостном подходе к проблеме общественной безопасности.
Таким образом, читатель может сделать выводы о принципиальных различиях между безопасностью государства и безопасностью общества, а также об их преимущественной связи с государственно-политической и общественно-политической субкультурами соответственно. Они воплощают в своих юридических и организационных формах характерные особенности этих субкультур.

НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ. Сразу подчеркнем, что, говоря в данном разделе о нации, будем в соответствии с международно-правовой традицией понимать ее как совокупность граждан одной страны. Это означает, что мы не будем касаться национально-этнических проблем внутренней жизни СССР, хотя они придают своеобразную окраску предмету нашей статьи.

Из чего же складывается национальная безопасность в современном мире?

Существование нации как уникального социального образования выражается в ее самобытности. Но самобытность - это прежде всего способность нации к самовыражению в мировом сообществе. Если так, мы можем выделить в качестве существенно важного параметра национальной безопасности самоопределение.

Гармоничная система отношений, обеспечивающая в мировом масштабе самобытность и самоопределение наций, возможна лишь в условиях их равноправия, исключения каких-либо иерархических структур в механизмах интернационального общения. Следовательно, важнейшей предпосылкой исключения угроз сосуществованию наций выступает национальная независимость. Это, однако, вовсе не означает национальной ограниченности в вопросах определения и отстаивания своих жизненно важных интересов в системе международных отношений, Тем более противопоказан для семьи народов национальный эгоизм. Поэтому не любая национальная независимость приносит безопасность стране, а лишь развивающаяся в русле международных усилий по преодолению кризиса цивилизации. Вне логики сохранения того целого, в котором проявляется национальная независимость, вообще не имеет смысла говорить о национальной безопасности.

Таким образом, национальная безопасность выступает как форма реализации международной безопасности, а национальная независимость - как момент всеобщей взаимозависимости наций в мировом сообществе. Национальная независимость проявляется не в гордом одиночестве страны на мировой арене со своей «особой позицией», а в искусстве свободного выбора альтернатив международного общения на основе познания закономерностей развития цивилизации, конструктивного участия вместе с другими странами в построении системы международной безопасности.

Не имея возможности в рамках журнальной статьи остановиться на таких важных параметрах национальной безопасности, как национальное единство и национальный суверенитет, подчеркнем, что каждый из них представляет собой сложное социальное явление. Развитие национального организма - это перманентный процесс возникновения и разрешения противоречий различных социальных слоев общества, нахождение приемлемого баланса их интересов. Вне условий свободного выражения и сопоставления объективных потребностей социальных групп невозможно понять, как распределяются национальные приоритеты, какие стимулы могут эффективно работать для активизации массового творчества и снятия социальных напряжений. Неразвитость процессов согласования социально-классовых интересов оборачивается пониженным тонусом национального организма, не позволяющим дать конструктивный выход общественной энергии, что ведет к конфликтным ситуациям и кризисным формам разрешения противоречий между различными общественными силами.
Социально-классовые образования представляют собой продукт естественного общественно-исторического развития, их нельзя «ввести» или «отменить». Трагедия советского общества в том, что проблемы типа «ликвидации кулачества как класса» были восприняты не как последовательное создание материальных, духовных и социальных условий преобразования соответствующих общественных отношений, а как государственная задача физического истребления либо насильственного «перевоспитания» огромной группы людей. Последствия ограниченно-классового подхода к национальным интересам, культивирования социальной вражды, возвышения примитивно понятой классовой морали над национальными традициями выразились в неисчислимых жертвах. Спровоцированное сталинским режимом «обострение классовой борьбы» обрушилось кровавым «девятым валом» на сам рабочий класс, хотя и под политическим соусом утверждения пролетарских принципов. Поэтому нормализация социально-классовых отношений возможна лишь на пути национального согласия, перехода от политики классовых принципов к политике баланса интересов всех социальных групп на общенациональной основе.

А если уж вступать в спор относительно истинности либо ложности тех или иных классовых принципов, то лучшим критерием выступает сам исторический процесс. Состоятельность фундаментальных политических идей и способность к историческому творчеству выясняются не в кровавой мясорубке, а в том, что реально смогли сделать получившие власть социальные группы для прогресса страны. Поскольку отношения классов по поводу власти и собственности имеют исключительно национальную форму реализации, постольку в долговременном плане цену имеет лишь одна сила - сила исторического примера. А он проявляется в темпах и уровне национального развития. И именно этот параметр в нынешних условиях приобретает определяющее значение для национальной безопасности.

Наш анализ, предпринятый в рамках определения нации как совокупности граждан той или иной страны, дает основание рассматривать национальную безопасность как диалектическое единство государственной и общественной безопасности. Именно диалектическое и именно единство, Диалектическое потому, что взаимоотношения государственной и общественной безопасности могут пробегать значения от тождественного совпадения до противополагания - через спектр как малозаметных, так и весьма существенных различий. Единство потому, что национальная безопасность - это состояние целостного организма, которое проявляется в способности к самосохранению гражданского общества и представляющего его государства.

Предвидя вопрос нетерпеливых практиков о полезности «разводимой тут философии», сразу ответим на него. Полезность в том, что, устанавливая существенное различие между явлениями национальной и государственной безопасности, мы можем недвусмысленно ответить на вопрос: следует ли и дальше делать ставку на сложившуюся концепцию государственной безопасности, в то время как наиболее жизнеспособные политические идеи связаны с безопасностью национальной? Попытка же свести национальную безопасность к безопасности государственной либо представить их лишь как хитроумные терминологические уловки с самого начала ориентирует политический процесс на искаженное отражение в нормах права реально существующих закономерностей. Тем самым нарушается одна из мудрейших заповедей римского права: «Ни один закон не может предписывать того, что не допускает природа вещей». Мы же попробовали. А что получилось из практики подмены национальной безопасности безопасностью государственной, да еще и без учета безопасности общества, известно настолько хорошо, что не требуется даже единственного примера, так как все это стало уже общим местом.
Итак, вскрываемое кризисными политическими процессами единство государственного и гражданского начал национальной безопасности должно подвигать нас к политике сознательной их интеграции, к формированию системы обеспечения безопасности страны в соответствии с объективно существующими закономерностями общественного развития. Следует особо подчеркнуть, что речь идет об интеграции в соответствии именно с системообразующим законом.

Что же представляет собой этот системообразующий закон национальной безопасности? Ответ несложен, так как взаимодействие государства и общества в процессе национального развития разработано марксистско-ленинской теорией весьма подробно и выдержало историческую проверку. Сила государства и государственное принуждение, как хорошо известно, - это вовсе не благо для общества, а вытекающая из его неоднородности и социально-классовых противоречий необходимость, мириться с которой приходится в условиях внутриполитических сложностей и угрозы внешней экспансии. Поэтому «победивший пролетариат… вынужден будет немедленно отсечь худшие стороны этого зла, до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 201).

Могущественное государство - это не только и не столько показатель надежной национальной безопасности, сколько своего рода индикатор внешних и внутренних угроз существованию и нормальному развитию страны, инструмент реагирования на эти угрозы. Самая надежная национальная безопасность та, которая является делом всех граждан, а не только государства или тем более его специализированных органов. Общество полнее и точнее осознает свои приоритеты и угрозы национальному развитию, острее чувствует проблемы социальной справедливости и экономические потребности, имеет потенциал самоорганизации и национальной консолидации в критических ситуациях. Тем более когда общество представляет собой систему трудящихся классов и социальных групп. Да и конечные цели национального развития лежат в обществе. а не в государстве, Общество на определенном этапе своего совершенствования в состоянии решить проблемы, решаемые государством, в то время как государство не в состоянии заменить гражданской активности, исторического творчества масс, вообще его непреходящей социально-исторической самоценности.
Таким образом, национальная безопасность представляет собой диалектическое единство государственной и общественной безопасности, в рамках которого подсистема государственной безопасности выступает средством, а подсистема общественной безопасности - целью определения и защиты жизненно важных интересов страны.

Что следует из этого вывода? Прежде всего очевидно: любая мера государственной безопасности должна быть оценена с точки зрения общественных целей и интересов граждан, А это значит, ни один из параметров государственной безопасности не может трактоваться сам по себе, вне его общенационального генезиса и общественной устремленности. Так, например, политическую стабильность государства следует рассматривать исключительно как меру устойчивости национального развития за счет гражданской активности, генерируемой внутренними силами общества, Иное толкование становится тождественным застою и накоплению социальных напряжений. В результате примитивно понятой и изолированно реализуемой стратегии политической стабильности государства на деле происходит подрыв национальной безопасности, деформация общества с перспективой откатывания страны на обочину мирового социального прогресса, к катаклизмам, создающим угрозу и самим необновляемым политическим институтам.

Таким образом, национальная безопасность представляет собой диалектическое единство государственной и общественной безопасности, в рамках которого подсистема государственной безопасности выступает средством, а подсистема общественной безопасности - целью определения и защиты жизненно важных интересов страны.

Что следует из этого вывода? Прежде всего очевидно: любая мера государственной безопасности должна быть оценена с точки зрения общественных целей и интересов граждан, А это значит, ни один из параметров государственной безопасности не может трактоваться сам по себе, вне его общенационального генезиса и общественной устремленности. Так, например, политическую стабильность государства следует рассматривать исключительно как меру устойчивости национального развития за счет гражданской активности, генерируемой внутренними силами общества, Иное толкование становится тождественным застою и накоплению социальных напряжений. В результате примитивно понятой и изолированно реализуемой стратегии политической стабильности государства на деле происходит подрыв национальной безопасности, деформация общества с перспективой откатывания страны на обочину мирового социального прогресса, к катаклизмам, создающим угрозу и самим необновляемым политическим институтам.

Вообще любые отрывы элемента системы от нее самой - вещь чрезвычайно опасная. Эта опасность многократно умножается, когда таким элементом является государство. Опасно отклонение от общественно значимых целей его существования и функционирования - вплоть до самоцельного воспроизводства породивших его социальных причин. Причины же эти вполне объективны, чрезвычайно трудны и остры: классовая борьба, социальные конфликты.

К сожалению, осколки оторвавшейся и взорвавшейся машины сталинизма оказались социоактивными, проникающее излучение от них продолжает порождать раковые клетки в политическом мышлении и общественном сознании. А потому и сегодня мы еще сталкиваемся порой не с нормальной системой обеспечения государственной безопасности, а с ее, если так можно выразиться, онкологическим вариантом, который не защищает, а убивает демократию, не консолидирует, а разъединяет общество, не укрепляет, а разрушает политическую основу безопасности страны. Из-за отчужденности граждан от разработки и реализации мер государственной безопасности меры эти оказываются плохо подогнанными к общественному организму. Поэтому несоразмерность механизмов, обеспечивающих нужды аппарата власти, с общественными интересами напоминает ситуацию одного из бунинских персонажей, который приобрел очки такой силы, что от них слезы градом брызнули, а к тому же не оправдались надежды и на то, что очки со временем «оглядятся», Наоборот, как показывает наша собственная политическая практика, «увеличительные линзы» политической бдительности сами корректировали общественное зрение в сторону массовой взаимной подозрительности и классовой враждебности.

Гипертрофированное и самоцельное усиление государственного регулирования общественных процессов ведет к вольному или невольному усилению социальной дифференциации общества по политическому основанию. Хорошим гражданином становится в такой системе координат не экономически предприимчивый, а политически послушный. Это чрезвычайно опасная ситуация, на которую указал еще древнегреческий философ Антисфен: «Государства погибают тогда, когда не могут более отличать хороших людей от дурных». Расслоение общества по принципу близости к аппарату власти разрушает социальную справедливость, что оказывает разлагающее влияние на всю систему общественных отношений. Разрушаемая при этом естественная экономическая основа социальной дифференциации общества ведет к утрате объективности классовой политики. Такова, увы, сформировавшаяся к началу перестройки иррациональная действительность.

Заметим, что национальное согласие как основа выживания страны в условиях развивающихся кризисных тенденций выходит на уровень важнейшего политического ориентира во всех странах социализма, переживающих этап революционного обновления. В стремлении к консолидации общества проявляется в этот трудный момент самый высший жизненно важный интерес всех составляющих его социальных групп, их политическая ответственность перед Родиной. Таким образом, из всех критериев безопасности страны именно национальное согласие выступает доминирующей национальной идеей. Эта идея, как представляется, задает важнейшее направление интеграции государственной и общественной безопасности в единую систему.

III. НЕОБХОДИМ НАУЧНЫЙ ПОДХОД

Таким образом, проблема безопасности страны - комплексная; ее решение возможно на основе единого концептуального подхода, позволяющего находить баланс политических и социальных, военных и экономических, коммерческих и организационных, технико-технологических и информационно-научных направлений деятельности.

Казалось бы, такое понимание вопроса давно должно было найти отражение в единстве научного знания об обеспечении безопасности страны, включающего в себя результаты фундаментальных и прикладных, теоретических и экспериментально-практических разработок. Реальное же положение дел таково, что данная важнейшая проблема размещена сегодня по ведомственным квартирам, локальные решения накопившихся острых вопросов не имеют надлежащей научной основы. Комплексная программа исследований по вопросам перестройки режимно-секретной деятельности в стране является своего рода исключением, подтверждающим негодное правило. Удел соответствующих ведомственных исследовательских учреждений - апологетика практики «заказчика». В результате «научное обоснование» направляется на консервацию сложившихся функционально-структурных образований, уходит от определения и корректировки целей обеспечения безопасности страны в динамичных внешних и внутренних условиях. Для подтверждения столь резкой оценки достаточно указать на отсутствие научно обоснованных критериев определения жизненно важных национальных интересов и целостной концепции безопасности страны во взаимосвязи ее внешних и внутренних факторов. Новое политическое мышление хотя и дает для этого необходимую теоретическую основу, но еще не решает проблему во всей ее конкретности.

Неопределенность политических, экономических, военных и научно-технических целей обеспечения безопасности страны позволяет сегодня произвольно толковать социальную полезность соответствующих специальных мероприятий. Зададимся вопросом: приближала ли существовавшая политическая и юридическая практика обеспечения безопасности страны к социалистическим общественным и общечеловеческим нравственным идеалам? Какова была польза от защиты государства, построенной нередко на карикатурно-зловещих образах внешнего и внутреннего врага, а не на объективном анализе реальных угроз нормальному развитию советского общества? Укрепилось ли в результате могущество страны? Укреплялась ли вера международного сообщества в прогрессивность пути развития, выбранного Советским Союзом? Читатель согласится, возможно, что эти и подобные вопросы из разряда риторических переходят в категорию практических.

Перестройка включает в реформу политической системы абсолютное большинство граждан. Активный и массовый политический процесс способствует, в свою очередь, быстрому развитию политической культуры. Очень важно, что интеграция государственной и общественной безопасности в рамках системы национальной безопасности способна сформировать объемный предмет взаимодействия государственно-политической и общественно-политической субкультур, составить основу консолидации советского общества. Реализация идеи национального согласия выступает условием органичного слияния данных субкультур в единую политическую культуру. А это весьма благоприятное условие духовного закрепления демократического процесса, его развития от демократии эмоций к демократии разума.

Огромные надежды связаны с образованием в Верховном Совете СССР Комитета по вопросам обороны и государственной безопасности. Его деятельность должна стать мощным средством развития отечественной политической культуры, создания образцов политического творчества, достойных великой социалистической идеи.